Это все море портит людей

Персонал отелей в девяноста процентах случаев пьет. Половина работников гостиничной сферы Окурджалара и окрестностей покуривает марихуану. Почти все, за редким исключением, мужчины участвуют в непрекращающемся секс-марафоне. Иностранные сотрудницы увязают в нем в 95 процентах случаев. Иностранцы-мужчины — в ста. Каждый новичок, попадая в империю туризма, обрабатывается системой примерно за месяц. Из тоталитарной секты невозможно выйти прежним. Крайне трудно вернуться к размеренной жизни, наполненной мещанскими ценностями, будучи пережеванным отельной пастью.

Самая деформированная, растленная, обаятельно-порочная категория в отельном комьюнити — это, как ни странно, совсем не аниматоры.

Собутыльники на окладе

 

…А бармены.

— Анимация бессердечна, — сказала ангелоподобная Аня однажды. — Я в ней работала и знаю, о чем говорю.

Многие из вас сейчас прекрасно поняли, о чем я. Попадая в ауру курортного отеля с его вечным праздником, обилием еды и алкоголя, беззаботными отдыхающими и соленым воздухом, вы сразу видите этих сатиров с раскрашенными лицами, загорелых, белозубых, источающих тёмную энергетику.

Аниматор — это артист, любимец публики, он желанен, красив, незаменим и неотразим. Он получает зарплату за роль собутыльника, массовика-затейника и нередко — исполнителя чьих-то сексуальных фантазий.

Аниматор не заботится о собственной репутации, а, тем более, о вашей.

При встрече с куротными «артистами» в первой группе риска окажутся девочки-малолеточки лет 14-16, которые только учатся целоваться, читают книжки про секс и думают, что 30-летние женщины — это старухи. Во второй (заслуживающей гораздо большей жалости) — тётки за 40, имеющие за плечами или несчастный брак, или мужа-алкоголика, или просто скучную каждодневную рутину.

Аниматоры, наглые и сексапильные, своего шанса не упустят.

 

Барная стойка снаружи блестит

 

Настоящий бармен устроен на порядок сложнее. Он и артист, и лекарь человеческих душ, и собиратель историй о жизни, и знаток женщин, и невинный агнец, покрытый волчьей шкурой. А еще он дирижёр алкосимфонии и отлично умеет смешивать коктейли. Лучшие из них подбрасывают кусочек льда в воздух, и пока он летит, вращаясь, в направлении стакана, бармены-виртуозы одним палящим взглядом успевают вызвать самопроизвольный оргазм у десятка оголодавших дам.

Секс-терминатор Рыфкы трудился в вертепе туризма несколько лет и был неисправимым бабником. В свои 22 года он выглядел как Дэнни Трехо в роли Мачете, утром воском склеивал хохолок из волос, тренировал на всех проходящих симпатичных девчонках (не брезгуя и теми, «кому за…») фирменный взгляд «Черное пламя» и каждую неделю отводил новую даму на Пляж Любви и Печали.

Рыфкы постоянно играл. Везде и со всеми. Развлекая себя и других. За барной стойкой он скакал, как фавн, поклоняющийся богу виноделия Бахусу. На его веселые хмельные песнопения слетались нимфочки в мокрых купальниках, и Рыфкы наслаждался прекрасными видами капелек воды, стекающих по их бронзовым ложбинкам и округлостям. Вот она, сама Сексуальность! Харизма! Оригинальность! С ним фотографировались туристы, мамаши приводили к нему на фотосессию влюбленных на две недели 16-летних дочек. С ним дружили склонные к употреблению дородные мужики, его любили детишки.

 

Но внутри сырая и грязная

 

В глухой и кромешный цинизм Рыфкы скатился в течение месяца после того, как пришел в туризм. Однажды его прорвало, и он рассказал о своем падении:

— Меня тут никто не понимает и не знает. Меня можно узнать только за пределами Анталии, я вообще не такой. Да у нас там в Шанлыурфе, если по улице просто с пивом идешь, подзатыльник могут дать! Это все море портит людей…

Рыфкы не верит в любовь — в 14 лет он был отвергнут первой в жизни любовью. Рыфкы разорван пополам когнитивным диссонансом. Он не понимает, как так его младший братишка, почти что святой, почти что хафыз*, сидит уже год с незаживающей расколотой пяточной костью, а он, такой испорченный и прогнивший, скачет как ни в чем не бывало.

Рыфкы много пьет. Рыфкы курит ганджубас.

 

Тьма против Света. Поле битвы — душа

 

Самый посредственный «серенький» бар-бой** через неделю стажировки в «Джустике» обретал черты «юноши бледного со взором горящим», томно зыркал из-под длинных ресниц, пополнял запас сальных шуточек и знал, чем привлечь разомлевших девиц в коротких юбочках. Сам Ахмер аби, абориген барной стойки, укрытый снегами лет, обремененный семьей и недвижимым имуществом, порой взбрыкивал копытцем в надежде пережить любовное приключение с зазевавшейся дамочкой.

Бар-шеф Justiliano Hotel Мерд бей Сальный искусно создавал видимость собственной «сальности».

Мерд был энциклопедией «сальных» шуток, бросал «сальные» взгляды в женские декольте и демонстрировал «сальную» ухмылку на слегка обрюзгшем лице. Тем не менее, каким-то непостижимым образом бар-шеф производил впечатление солидной монументальности и хладнокровия. В конфликтных ситуациях с упившимися гостями Мерд Коркмаз показывал себя серьезным мужиком с тяжелыми кулаками, которые был способен пустить в ход.

По четным дням Мерд Коркмаз, неприятно улыбаясь, урчал:

— У меня в комнате есть все, что хотите: выпивка, кондиционер, джакузи — только заходите.

По нечетным сообщал, задумчиво наморщив лоб:

— Да я пошутил: дома сидит жена, и мне не нужны тут сплетни.

 

Мечта любого турецкого бабника

 

Неразгаданная загадка личности бар-шефа томила и угнетала мою расшатанную отельной жизнью психику. Разобраться в ней помогло время, наблюдения и природная склонность турчанок к сплетням.

На ресепшене «Зеленого городка» работали две ханым-эфенди — Туче и Айширин. Первая перешла на фронт-офис из бара, благословлённая Мердом. Девица боевая, с замашками kabadayı*** и хорошо поставленным боксерским ударом, Туче красила губы ярко-красной помадой и густо сурьмила свои огромные восточные глаза.

Мерд Коркмаз частенько подначивал ее, втыкал шпильки острословия и любил грубовато-дружески потрепать по голове, что страшно бесило дерзкую Туче.

Когда средь бела дня она упала в обморок в лобби отеля, он приходил в ложман проведать ее.

Туче, впрочем, как и Айширин, обращались к бар-шефу «Мерд аби»****.

Ближе к концу сезона он стал завсегдатаем деска рецепции и обрабатывал своей грязной ухмылкой всех работниц-турчанок.

Не могу сказать, почему правда не сразу дошла до меня. Она сложилась постепенно, как картина из паззлов. Сальный Мерд, испорченный настолько, что был не способен придать лицу вид невинный и искренний, подыскивал себе в жены чистенькую девственницу среди турецких девушек.

Теперь мне думается, многие мужчины Востока стремятся уравновесить свою раздёрганную на клочки, пробитую множественными связями сущность нетронутостью жены. Залатать свои дыры качественным материалом ее мощной женской силы. Вернуть целостность, о которой не позаботились в юности. Не верьте даже на секунду, если один из таких ходоков станет с пеной у рта убеждать вас в том, что мужчинам дозволено Кораном и даже поощряется, а скромные ханым-эфенди должны беречь себя для одного-единственного мужа. Да, должны, но это в равной степени относится и к бей-эфенди. Сошлитесь на Коран, если распутник будет настаивать, оправдывая свою несдержанность. В Турции даже сегодня вы можете повстречать молодых людей, прекрасно контролирующих инстинкты ради более высоких материй. В более традиционной Индии вы найдете еще больше таких примеров.

Жизнь мудра. Она раздаст каждому по заслугам. Мерд Коркмаз был влюблен в боевую и яркую Туче. Та даже не подозревала об истинном положении вещей, продолжая видеть в бывшем начальнике просто старшего брата. Когда она узнала правду, то была неприятно удивлена, некоторое время переваривала информацию, потом поговорила с Мердом.

Деталей я уже никогда не узнаю, но весь «Джустик» точно подтвердит вам одно: судьбе было не угодно соединить Мерда с предметом его страсти. Он женился на… Айширин! Маленькая, ему до пояса, шустрая, расторопная турчанка, старшая смены на рецепции была остра на язычок и жалила собеседника колкими замечаниями по поводу и вовсе без. Маленькое, с кулачок, личико Айширин с черными глазками-пуговками и круглой пипкой носика преждевременно состарилось и добавляло 25-летней девушке лишних лет пять.

Айширин всегда относилась к монументальному бар-шефу с уважением, граничащим с пиететом. Он был для нее советчиком, другом, собеседником, старшим, наставником. И ничем другим.

Они стали парой: гигант и карлица, порок и чистота, огонь и вода, яд и еще один яд.

Девственно чистая Айширин обратилась холстом, на котором экс-ловелас и гуляка Мерд бей мог с размахом писать портреты своих детей.

Истина в вине. Все бармены знают это, как и античные философы. В следующий раз, когда вы присядете у стойки, и томный юноша с глазами серны и набриолиненным хохолком волос поставит перед вами бокал с янтарным, бордовым, терракотовым, кофейным или прозрачным, как слеза, сверкающим нектаром, используйте этот шанс, пуститесь в вакханалию с молодым сатиром, проживите бурю эмоций за одни сутки или излейте на него ту мутную и тяжелую воду, что накопилась в коллекторах вашей души. Он ваш — на миг. Напишите с ним философский трактат о потерянной человечеством простоте.

 

* хафыз — чувак, который знает наизусть весь Коран

** бар-бой — младший персонал в баре, тот, кто моет стаканы и следит за чистотой стойки и оборудования

*** турецк. головорез

**** чем сразу ставили дистанцию: мол, я вижу в тебе старшего брата и ничего более