Тбилиси: Loves You

Бланка была по-прежнему влюблена в демонического Эйсу.

Прошло полгода с того момента, как она потеряла его. Тело Бланки остыло от южного зноя и забыло поцелуи юного паяца. Стало ясно, что и весной она не вернется в приют неприкаянных душ, где впервые встретила его. Суровая родина Бланки третий месяц подряд праздновала воцарение Снежной Королевы, а сама она планировала паломничество любви на родину Эйсы — в «Теплый Город».

Кочевница быстро вспыхивала новой идеей. Ее сердце легко увлекалось и было ненасытно в познании непознанного. Ей хотелось вобрать в себя все и сразу, переполниться впечатлениями до пресыщения. Пока восторг не уступит место равнодушию.

 

Арт грузинского художника Давида Мартиашвили: старый Тбилиси
Арт Давида Мартиашвили

На холмах Грузии лежит ночная мгла;

Шумит Арагва предо мною.

Мне грустно и легко; печаль моя светла;

Печаль моя полна тобою…

А.С.Пушкин

Она была такой и в любви. Доверчивая немного больше, чем стоило бы, Бланка не могла удержать себя от падения в омут. Быть может, несчастливая судьба маленькой разбойницы безропотно лететь навстречу гибели была вписана несмываемыми чернилами в большую небесную книгу. Прикосновение к мрачному миру Эйсы стало одним из самых экспрессивных движений в фатальном танго с пороком. Бланка, не узнавая себя самой, медленно взошла на вершину страсти, взорвалась там, обрушилась водопадом сверкающих атомов в темную бездну души Эйсы и разбилась о гранит безответности.

Шквал Бланки попутно поднял торнадо мыслей, идей, увлеченностей. Ее манил Тбилиси. Вечно ищущий ум путешественницы выстроил целую вселенную о родине «эльфа» Эйсы. Там было удивительно и фантастично, как в сказке. Там в старинных полусгнивших тоннелях подворотен жили гоблины, а в лесах — эльфы водили хороводы под звуки скрипки. Эйса сам вколол ей в вену инъекцию мистического Кавказа. У Бланки в голове гудел ее личный Тбилиси, где даже воздух дышал легкими Эйсы, и седые камни хранили жар его кожи.

Она не избавилась бы от страсти другим путем, ведь заботливая рука Бога уже бросила на тропинку волшебный клубок. Он бежал, золотая нить разматывалась, вычерчивая дорогу для кочевницы. И как обычно бывает в сказочном мире, ей было суждено встретить на той тропе духовного брата и грубое подобие Эйсы — Лери.

 

Арт грузинского художника Давида Мартиашвили
Арт Давида Мартиашвили

 

***

 

В «Домодедово» перед посадкой на самолет Бланка подумала, что, возможно, ее встреча с Тбилиси не оправдает кипящего водоворота ожиданий. Такое случается постоянно. Бланка не концентрировалась на этих мыслях, она просто ждала чуда.

После посадки, пока самолет медленно кружил по полосе, путешественница смотрела в иллюминатор на пасмурное апрельское небо Грузии, ее охряно-серые холмы и красный крест Святого Георгия на белом фоне. Почему-то узорчатые грузинские буквы наполняли сердце Бланки восторгом сбывшейся мечты.

Старый знакомый из прошлогоднего турецкого сезона (← жми и читай о нем!) низкорослый молодой «хоббит» Гоча стоял в аэропорту в зале для встречающих. Вокруг сгрудилась толпа одетых в темные куртки грузин. Тем отчетливее на этом мрачном фоне выделялось бледное, худое лицо Лери. Его большие глаза горели, как у лихорадочного.

Они неловко обнялись и направились к выходу. Бланка устала, а, может, это древняя мифология оживала и действовала на ее сознание так, что происходящее казалось гротескным, алогичным.

Крупный таксист молча вел машину, за окном началась пригородная зона, тоже как будто вылинявшая, сырая после отступающей зимы. От смущения Лери без остановки рассказывал о городе. Его ломаный русский в дерзких грузинских интонациях походил на клекот хищной птицы.

 

Лери

 

Чтобы попасть в квартирку-норку доброй матушки Саломэ на улице Цинамдзгвришвили, нужно было подняться с улицы на высокое крыльцо с облупившейся штукатуркой. Внутри было прохладно и сумрачно. Пахло нежилым.

Бланку не смущала простота убранства и еле теплая водичка из нагревателя в ванной: за окнами ждал древний Тифлис Пушкина, Лермонтова и Грибоедова.

Ее романтичная экзальтированная натура хлынула в узкие каналы старинных улиц, как цунами.

Город существовал в нескольких плоскостях. Крепость Нарикала смотрела прямо на величественную Самебу на противоположном берегу бурых вод Куры, а вершина горы Мтацминды безмятежно плыла в пространстве над городом. Внизу, на первом уровне, сплетались в полную неразбериху средневековые улочки Старого Тбилиси. Прямо под Нарикалой, над которой в свое время поработали даже турки, можно было потеряться в лабиринте переулков, составленных из прилепившихся друг к другу досчатых фасадов и аутентичных грузинских балкончиков-террас с кружевом резьбы по периметру.

 

Арт грузинского художника Нико Пиросмани: Тбилиси
Арт Нико Пиросмани

 

Бланка даже подумала, что оказалась в одном из своих часто повторяющихся снов-архетипов. Там она бродила по причудливому незнакомому городу, залитому солнечным светом. Архитектура и планировка улиц Города-из-Снов всегда шли против любых законов и пропорций: дорожки вились вверх и вниз, ныряли под арки, взбирались на башни, выливались в огромные площади с видом на бирюзовое море; чаще каменные — теплого песчаного цвета крупные камни — строения громоздились одно на другое, ползучие растения опутывали стены живыми коврами. В Городе-из-Снов жила будоражащая атмосфера приключений. Чудеса там скрывались в ближайшем узком просвете между домами.

Нарикала словно вышла из снов Бланки.

«А, может, те сны были предсказанием будущего?»

Они поднялись наверх пешком. Юный Лери легко перепрыгивал со ступеньки на ступеньку, не вынимая из карманов узких ладоней. В его движениях Бланка ощущала горькую незрелость и колкую неуверенность молодости, еще не обретшей взрослого сознания. Лерико рассказывал ей о Тбилиси так, что Бланка не могла различить их. Этот вечно голодный, хмельной, беспечный полуэльф, у которого две недели назад умерла от рака мать, а отец-художник постоянно пил, был вплавлен в каждый камень, придорожный бордюр, чугун парапетов, растворен в каждом проеме старинных подъездов, утреннем запахе свежего грузинского хлеба из маленьких пекарен, шелесте каштановых деревьев и залихватском «Да я его маму е#ал!», несущимся из седых тбилисских подворотен.

Бланка и запомнила его сидящим по-птичьи на корточках возле стены цитадели Нарикалы с сигареткой в костистых пальцах. На тонком теле эта породистая голова с шапкой гладких графитовых волос вокруг мальчишеского лица со впалыми щеками. Опасная  и притягательная для Бланки красота. Из-под соболиных бровей вразлет на нее смотрели огромные темно-оливковые глаза, ноздри горбатого носа хищно выдували дым, чувственный рот невероятно контрастировал с хриплым, гортанным звуком его голоса.

Гоча много фотографировал их во время прогулок по городу и разбавлял нейтральными вставками моменты неловкого молчания.

Бланка фонтанировала эмоциями и, как локомотив, тащила за собой их маленькую исследовательскую экспедицию. Они выходили на улицу Котэ Марджанишвили, пересекали реку, шли по подозрительным заброшенным катакомбам, где когда-то кипела ночная криминальная жизнь, и попадали на проспект Руставели. Здесь троица останавливалась на каждом углу: абсолютно все притягивало взгляд Бланки, ей хотелось делать снимки, рассматривать архитектуру, уличные часы, витрины бутиков, громадины храмов и колонны официальных учреждений.

Они сидели на скамейке в парке Пушкина и долго искали удачную точку съемки высокой стелы с позолоченным памятником Святого Георгия на площади Свободы.

Исследователи перебирались обратно через Куру по другому мосту и любовались крепостной стеной Нарикалы снизу. Бланке очень хотелось попасть внутрь речного катера-кафе, качающегося на коричневой поверхности Куры. Однако целую тарелку горячих хинкали и огромную лепешку хачапури они с аппетитом поглощали в многолюдном ресторане «Мачахела», смотрящим на монастырь Метехи и конный памятник королю Вахтангу Горгасалу. Предложенный обед невозможно было осилить даже втроем. Приятели шли дальше по Котэ Афкази, минуя злачный и такой привлекательный для Бланки Шарден. Путешественница смеялась над тем, как Лерико называл прозрачный голубоватый Мост Мира «прокладкой олвейс ультра».

 

Фото ночного Тбилиси: Мост Мира и крепость Нарикала

 

Тбилиси просачивался в кровь прямо через кожу. Кочевница чувствовала уже его эффект и понимала, что он необратим.

А еще Лери показал ей старый дом, в котором одно время жил, а потом умер художник Нико Пиросмани со своей огромной любовью к французской актрисе и «миллионом алых роз».

Вечером она пила красное вино «Пиросмани» в норе матушки Саломэ и не могла до конца выложить в голове ясную картинку из кусочков «она в Тбилиси», «Эйса», «безответная любовь и грузинский художник», «зачем нужен Лери» и «какой во всем этом скрытый смысл».

В том, что именно хулиган Лерико показал Бланке дом художника трагической судьбы, лежало непостижимое напластование подтекстов.

Полубезумный нищий романтик Пиросмани — равнодушная Маргарита — демонический Эйса — влюбленная Бланка — независимый бунтарь Лери — альтер-эго современного Тбилиси, его больная душа и гордый дух.

Так удивительно копирующий Эйсу, он совсем не был похож на него.

 

Эйса

 

Вечерний наряд Тбилиси сверкал желтыми, оранжевыми и голубыми огнями. Вся стена Нарикалы горела золотом на черном фоне неба. Не зная, как полнее насытиться красотой «Теплого Города», Бланка еще раз поднялась на крепость, одна и на фуникулере, медленно ползущем над весенней Курой. Она сделала это уже после встречи с Эйсой и экспрессивного грузинского застолья в квартирке Саломэ на Цинамдзгвришвили.

Эйса возник из ниоткуда на проспекте Шота Руставели.

Троица продрогла до костей, любуясь ночным великолепием города с вершины Мтацминды. Апрельский ветер врывался в воротник и рукава моряцкого бушлата Бланки и постепенно остужал угли болезненной влюбленности в грузинского демона (вот здесь лежит оригинал истории). Противоречивый угловатый максималист Лери не обладал силой, достаточной, чтобы раздуть это пламя повторно.

В тот вечер маленькой разбойнице было неуютно в компании молодых грузин. То ли по-зимнему колючий сквозняк беспокоил ее, то ли непреходящее чувство одиночества в толпе. Они шагали по яркому проспекту столицы, Лери стрелял сигареты у прохожих. При ходьбе его тяжелые волосы ритмично подпрыгивали на плечах.

Холодок, возникший в отношениях, моментально растаял, когда появился Эйса. Спокойный и стильный в темно-сером полупальто и артистически повязанном на шею фиолетовом кашне, он разлил вокруг себя облако бархатного тепла. Гоча и Лери сразу оживились. Бланка плыла по течению и улыбалась. Будто со стороны, она увидела себя, обнимающей и целующей Эйсу в щеку, как старого приятеля после долгой разлуки.

В полутемной норе Саломэ «фантастическая четверка» устроилась с бутылкой грузинского коньяка «Ивериони» и пластиковыми стаканами. Кочевница ушла на задний план и украдкой любовалась плавными движениями «эльфа», слушала его голос с мягким акцентом и порой натыкалась на заботливый взгляд карих глаз с поволокой.

Позабылся драматичный экшн прошлого лета и взаимный бойкот на полгода, Бланка не могла точно определить, она спала и видела во сне Эйсу, Гочу и Лери напротив себя в съемной квартире Тбилиси, или, наоборот, в сновидении прошел ее короткий, страстный роман с демоническим паяцем на берегу Средиземного моря.

 

Арт грузинского художника Давида Мартиашвили
Арт Давида Мартиашвили

 

В «Теплом Городе» размазались границы временных потоков. Бланка обрела способность видеть прошлое, настоящее и будущее одновременно. Она перестала анализировать и, оседлав момент, отпустила поводья и неслась вперед, наслаждаясь происходящим.

— А сейчас давайте выпьем за тех, кого уже нет с нами! — воскликнул Эйса, поднимая вверх пластиковый стаканчик «Ивериони».

Они по грузинскому обычаю чокнулись за умерших, а через час эмоционально взвинченные парни о чем-то спорили, кричали, размахивали руками. По телевизору показывали футбольный матч, в бутылке на столе загадочно поблескивал коньяк. Бланка изредка подумывала о том, как на утро ее встретит матушка Саломэ.

Очередной квантовый скачок по сюрреалистичному пространству вечера встреч и воспоминаний вынес Бланку в точку, где Эйса стоял на стуле и произносил зажигательный тост за любовь. В стылом воздухе квартиры повисли слова «Полина, за тебя! Я люблю тебя и буду всегда любить».

В том, как грузинский «эльф» упорно подчеркивал свои чувства к Полине, читалось отчаяние порока, стремящегося к чистоте.

Вселенная медленно струилась через древние камни города. Рыжий фонарь за окном придавал комнате уютный вид. За первым «Ивериони» пришел и второй.

Бланка плавала в густом сиропе наслаждения, смакуя момент из тех, что не повторяются.

 

***

 

«Грузинская» история обернулась Уроборосом, отжевала и выплюнула самое себя, завершив цикл обмена энергиями. В аэропорту Бланка уже не понимала, что влекло ее когда-то к сложному существу по имени Эйса, и хотела поскорее проститься с Лерико. Она включила их обоих в большое чувство светлой грусти по удивительному Тбилиси.

В атмосферных клипах Беры Иванишвили и списке LAN-сетей в телефоне ясно светились слова Tbilisi loves you. Так оно и было. Боль ушла, вместо нее сердце Бланки залила чистая любовь к узким улочкам, каменным мостовым и резным балконам «Теплого Города».

Счастье состоит из мгновений.

Она собирала счастливые моменты и каждый день заново открывала мир. Теперь в коллекции был кусочек солнца в каштановых ветвях — в городе, где когда-то художник Нико Пиросмани подарил миллион алых роз капризной французской актрисе.

ВЕРНУТЬСЯ НА ГЛАВНУЮ

 

||||| Like It 4 |||||

Комментарии

    • 03.02.2017 в 16:53
      Permalink

      Насчет мест — в корне не согласна! Наоборот! Лелейте их, цените, бегите к ним в трудную минуту! А чувства — да: в одну реку нельзя войти дважды

Добавить комментарий

Войти с помощью: